Перед вами реальный дневник японского военнопленного, который был в советском плену после Второй мировой войны. Впечатления о русских солдатах, женщинах, банях и многом другом. (73 фотографии)
Горечь поражения в войне, суровая жизнь в другой стране в качестве пленного. Мне больно рассказывать об этом снова. По-видимому, такая судьба выпала только нам – молодежи эпохи Тайсё.
И вот мы едем по железной дороге из Самхамни на север в Хыннам. В комнате полуразрушенного заводского общежития разместились 24 человека, так что стало достаточно жарко и необходимость в печке отпала. Если ночью встанешь, то потом уже можешь и не найти себе места на полу, чтобы лечь.
Полный бак нечистот. По вечерам мы выносили бак, доверху наполненный нечистотами, и сливали их в большую яму, вырытую во дворе. Интересная была работа.
По часу дежурили ночью на морозе -20 и провожали до туалета тех, кто страдал куриной слепотой. Было нелегко. При виде прекрасной луны на небе я начинал хлюпать носом, и слезы тут же замерзали на моих щеках.
В те дни, когда стояла хорошая погода, мы старались по возможности делать зарядку на улице. Те, кто пободрее, часто играли в бейсбол, используя для этого бейсбольную перчатку и биту.
Отплыли из северокорейского порта Хыннам и прибыли в маленький советский порт Посьет. Затем форсированным маршем, без остановок, с трудом протащились по длиннющему полю километров в 20. Некоторым это было не под силу, и они успели наесться грязи.
Прибыв в одну деревню, в течение двух недель жили в палатках, которые насквозь промокли в результате непрекращающихся дождей. Шерстяные одеяла, постеленные на пол, пропитались водой, заставляя отсыревать наши тела и души. Многие подорвали тогда свое здоровье.
После того, как дожди прекратились, нам делали уколы шприцами для лошадей. Больно, скажу я вам. Первый раз такое испытал. На какое-то мгновение аж дыхание перехватило. Очень больно.
Под окрики “давай, давай!” 40 человек погрузились в 18-тонный товарный вагон, снаружи двери вагона плотно закрыли. К каждому второму вагону были приставлены советские солдаты, вооруженные пулеметами. Состав из 50 вагонов двинулся на запад.
Поезд из 50 вагонов, в которых ехало около 1500 японских солдат, отправился в долгое путешествие по транссибирской магистрали. У озера Байкал сделали остановку. Мы наполнили бак водой из озера, и у нас появилась питьевая вода.
Какая роскошь! Привычными движениями рук он аккуратно завернул крошеный табак в полоску газеты. Затем послюнявил ее и концы заклеил.
Наш поезд, набитый людьми, двигался по транссибирской магистрали и, преодолев Урал, достиг Европы. Путешествие, длившееся 30 долгих дней, окончилось, и мы прибыли в маленький украинский городок Славянск. По полю, заросшему сплошь подсолнухами, шла милая босая дземочка (девочка) и гнала перед собой козлят.
Кто не работает, тот не ест. Сразу приступаем к работе по откалыванию камней. С ломом в руке стоишь перед каменной глыбой и выполняешь дневную норму – 1 кубический метр на человека. Работа в бригаде из 4 человек все-таки ужасна, так как нагрузка увеличивается в 4 раза, включая работу грузчиком и носильщиком.
Отколотые камни грузили на носилки, затем тащили в гору и сооружали что-то вроде крепостной стены. Я приобрел богатый опыт, впервые занимаясь строительными работами. Русский солдат весь день следил за нами, временами дремал или громко читал книгу вслух.
Что толку говорить ему, что мне нужно в туалет, он все равно не понимает слов. Боясь, что могу сбежать, он всегда смотрел, что я делаю, стоя рядом. А у меня из-за этого сам процесс никак не получался.
Попробовал я как-то поработать славянской косой. У молоденькой девушки получалось с легкостью, а с меня только пот течет. “А все потому, что нельзя вертеть спиной” – говорила девушка.
“На, “японец”, держи картошку”. В любой стране девушки очень добрые. Говорят, что на Украине – плодородная земля, и поэтому там очень много картофеля.
Заканчиваем работу в колхозе только что выученными русскими словами “До свидания”, “спасибо”. Красный закат поистине красив. Небо Восточной Европы отличается от неба Манчжурии. “До свидания, барышня”, “Работа – конец. Колхоз” – так мы прощались по-русски.
Боевой товарищ (бывший кавалерист) в непогоду довольно быстро долетел на санях до пункта приема продовольствия лагеря. Даже сильные русские солдаты были поражены мощью коня. “А кони-то крепкие!”.
Хоть картинка получилась красивой, однако в тот день разыгралась жуткая метель и в кромешной темноте, когда на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно, мы работали под конвоем советских солдат. Многим досталось в тот день. Я тоже в тот день был на волоске от смерти, когда сорвался с обрыва. Меня, сломленного несчастной судьбой, поддержали мои друзья. Когда я пришел в себя, я подумал: “Неужели здесь мне суждено умереть?!”.
Если постоянно работать при температуре – 15.°С, то через некоторое время можно привыкнуть. Тем не менее, было много людей, которых буквально “свалил” мороз.
В Восточной Европе температура зимой достигает и -25°С и -30°С, но для нас выросших в Японии, жизнь в полевых условиях (в палаточном лагере) не прошла даром. Бывало и такое, когда с наступлением утра, мы находили трупы моих друзей, окоченевших от холода. Ведь война уже закончилась, и умереть здесь… так глупо… И сколько мы не звали назад, никто к нам уже не возвращался.
Нас загружали в грузовики и долго везли. Наша работа с другом заключалась в скалывании льда на реке. Лишь стоило немного зазеваться, то можно было поскользнуться и упасть. “Да, широкая река”, – думал я. Это был Днепр.
По приказу советских врачей нас повели в баню. В баню, при -25°С ?! Это скажу я вам совсем не шутка. Если бы мы не были такими молодыми и здоровыми, то запросто могли умереть от переохлаждения. Мы растапливали снег в железных бочках, и каждый мылся на морозе одной чашкой воды. И здесь я снова почувствовал дыхание смерти.
Это было самой ненавистной обязанностью. В гробовом молчании все глаза направлены только на острие ножа. В наполовину вошедшей в землю комнате, под свет тоненькой самодельной свечи, разрезался хлеб. Черный хлеб.
На северной территории огромного материка Евразии расположился лагерь военнопленных японцев. Морозы за 30 градусов здесь совсем не редкость.
Женщина-сержант советской Армии. В стране равенства мужчин и женщин большим удивлением для всех было видеть женщину-солдата. У японцев, которые все еще жили в старом добром патриархате, это явление вызвало крайний шок. Стойкие к холоду, волевые, лишенные какой-либо мягкости, удивительно красивые глаза были великолепны.
Должность врачей занимали в основном женщины. Вот и красавица доктор-лейтенант с пышной грудью, осознавая свои достоинства, проходит расправив плечи…. В этой многонациональной стране нет никакого пренебрежения к другим национальностям. И военнопленных японцев осматривали каждого в отдельности, как бы и любого другого человека.
Переберали картофель всегда на складе. На эту работу отправляли тех, кто уже не мог выносить обычного тяжелого труда или наполовину больных. Подключив к железному ведру электричество, можно было отварить и покушать картошки. Хорошая это была работа.
Была у нас такая страшная тетя офицер. Зато весело было. В застекленном корридоре, отскоблив грязь, нужно было потом все аккуратно вытереть. Но с неожиданными проверками было совершенно не схалтурить.
Один раз пришлось мне оказаться перед женщиной-врачем в не совсем пристойном виде. Особенно переживала она за самых исхудавших солдат, настойчиво укладывая их в постель: “Скорее спать!” Голос у нее был очень добрый.
Слезы не остановить. Плакал целый день напролет. Просто ужас, когда кто-то умирает у тебя на глазах. Обещался все рассказать его матери, если только сам целым домой вернусь.
Может ли прах безмятежно покоиться в чужой земле. Неважно немец ты или венгр, все едино. Вот похороны… завтра они могут быть и по тебе.
Это было в конце июня 1947 года, нас перегнали из лагеря в Славянске в мадьярский лагерь. Удивил венгерский солдат, тепло встретивший нас, японских солдат, “Маршем патриотов”. Чувствуется, что у каждой национальности есть свои особенности.
Мадьярцы называют Венгрию Вангрией. Очень веселый, жизнерадостный народ. Работают спустя рукава (т.к. ненавидят Советский Союз). Но относят себя к “японолюбам” и знают о Японии больше, чем мы сами.
Если говорить об оптимизме, то славяне вне конкуренции. Стоит одному запеть, как второй подхватывает, и получается дуэт на 2 голоса. Тут же подойдут еще трое или четверо, и вот уже целый хор поет. Думаю, русские – самая музыкально одаренная в мире нация. Никогда не скажут “нельзя”, даже если запоет пленный.
Микадо, гейша, Фудзияма, дзюдо, харакири. Славяне знают эти слова. Но когда дошло до сумо, оказалось, что никто как следует не разбирается в правилах. Даже проиграв, говорили “спасибо”.
Подружился я с летчиком, капитаном Покровским. Веря в японскую порядочность, он доверял мне свои ценные вещи и ключи от склада, а сам бежал на работу. Где он сейчас?
В русской армии солдаты более 120 национальностей, которые говорят на разных языках. Монголы, хотя и понимают по-русски, выражаются коряво. Но лицом и телосложением похожи на японцев, что располагает к общению. К тому же, они прекрасные наездники. А я несколько раз упал с лошади.
Дети любой страны милы и непосредственны. А вот такой живой постреленок в школу на коньках поехал, и крикнув: “Здрасьте, Япон!”, проскользил мимо. Спросив про войну: “Не, мы воевать не будем.” Приятно. Дети говорят по русски очень несложно.
В мокрые от снега портянки совсем молодой солдат заворачивает ноги. Я отдал ему одну пару носок, обычно я одевал сразу две. Спросив, сколько лет, получил ответ – 14. Солдат растирал двумя руками почти отмороженные ноги, а в его голубых глазах стояли слезы. О маме, наверное, вспоминал.
Такие непосредственные и наивные, русские дети совсем не обращали внимания на расовые различия. То, что мне довелось с ними поиграть, можно назвать большим везением. И слов русских с ними много запомнил. Очень люблю детей!
В тренировочных играх участвовали все: Россия, Чехия, Польша, Германия, Италия и Япония. Я старался изо всех сил, но только в конце заметил, что все уже, похоже, специально проиграли мне, самому маленькому. Все же хорошие люди в мире!
Кровать была очень дряхлая и сильно качалась. К тому же была такая узкая, что один солдат постоянно с нее падал. Уж не знаю, что за сон он там видел. Было раз, что и сам упал, так что ни над кем посмеяться я не мог.
За невыполнение нормы работ на своем участке, нашего бригадира частенько вызывал к себе майор. По русски наш бригадир не понимал, вот и приходилось выслушивать ему всю ругань майора с отрешенным лицом. За это, да еще и за нас ему не раз приходилось отсиживать в карцере.
В любой стране мира есть такая должность, как администратор. И среди немецких солдат нашёлся чудаковатый старик, который занимался распределением работы среди японских солдат.
“Раз, два, три, четыре, пять,”- сколько ни считай,всё равно ошибёшься. Наверное, это связано с тем, что японские солдаты строятся в четыре колонны. Большинство молодых советских солдат были несильны в математике и поэтому они тратили много времени на расчёты.
В работе по восстановлению города по окончании второй мировой войны принимали участие и мужчины и женщины. Отважные женщины справлялись даже с самой опасной работой. В то время в Японии было трудно представить себе подобную картину. Были даже случаи проявления любви русских женщин к японским солдатам. То были прекрасные мгновения.
Монтажные работы. Это был очень опасный вид работы и нам приходилось надевать рабочую обувь. Злой рок определил десятерых из нас для этой работы: пробежать по верхней деревянной перекладине металлического каркаса и вылить цемент из тележки.
Этот вид работы тоже требовал больших физических усилий: нужно было перебросить уголь из товарного вагона. И когда нас подгоняли, говоря:”Быстрее, быстрее”,- мы махали лопатами , не покладая рук.
По плану работа по восстановлению города была рассчитана на пять лет, поэтому в ней принимали участие и молодые девушки, всецело отдававшиеся работе. И мужчины и женщины были красивыми в своей работе.
После работы за несколько минут до построения мы занимались воровством. Мы воровали электрические лампочки для того, чтобы сделать лагерь хотя бы немного светлее. Нам хотелось есть и мы, проткнув мешок с рисом бамбуковой палкой, насыпали рис, хотя много унести не удавалось.
Я думаю, что это колесо поезда. Если подойти поближе при отливке подобной вещи, то могут заболеть глаза из-за горячего воздуха. Мы работали пневматическим молотом, выравнивая поверхность колеса. Осколком мне порезало глаз, я перестал видеть и врач-немец прооперировал меня.
Следующие два месяца я провёл в больнице в Дроссиковке(?). На две недели я лишился зрения. Я осознал ценность обладания способностью видеть. Я подружился с добросердечными боевыми товарищами и молодым немецким солдатом. Когда я вновь смог видеть, я решил взять шефство над слабыми больными в знак благодарности за помощь, оказанную мне. Изо дня в день меня радовала мысль о том, что я смог быть полезен им.
Я не любил ночную работу: ужасно хотелось спать. Мы ходили на неё по очереди. Нормы были жёсткие, и поэтому было немало солдат, получавших травмы, когда они начинали спешить с выполнением работы. Иногда случалось и так, что люди погибали.
Работа по переносу вещей со склада состояла в переносе исключительно тяжёлых вещей, поэтому без наличия физических сил с ней было не справится. Японские солдаты работали настолько хорошо, что врач-русская начинала волноваться по этому поводу.
Японцы любят есть рис, поэтому нам выдавали эту пищу, которая была в то время в России на вес золота. Однако риса нам давали довольно мало, поэтому иногда, притворившись японцем, за рисом приходил немецкий солдат. Но ему сильно доставалось за это.
Раз-два раза в месяц мы ходили в баню. Сидеть на скамейках было больно, из-за худобы кости попадали прямо на твёрдую поверхность скамейки.
Неунывающие японские военнопленные устроили с немцами турнир по настольному теннису. Возможно из-за странной манеры держать ракетку, японцы с лёгкостью одержали победу.
Всё-таки зависть к чужой тарелке везде одинакова. Из-за того, что японские блюда выглядят больше, немцы бросают на них злобные взгляды. У них – хлеб и похлёбка, а у японцев – рисовая каша, суп-мисо (домашнего приготовления) и прочее.
Всю ночь до утра с другом, который закончил музыкальное училище, мы пишем по памяти ноты. Утром раздаём немецкому оркестру ноты, по которым они потом для нас играют японские произведения. Мы не знаем их языка и не можем говорить на языке слов, но мы можем говорить на языке музыки. Воистину, мир музыки не знает границ!
И вот наконец, концерт. Немецкий оркестр одно за другим исполняет произведения далёкой Японии. В такт родной музыке японские солдаты неумело танцуют японский традиционный танец. Радость от предвкушения скорого возвращения всё нарастает. Вот уже и день отплытия определён.
Любая встреча неизбежно влечёт за собой расставание. Кажется там была девушка, боевая подруга, для которой это расставание было особенно больным. И ты, Наташа, что так горько шепчешь слова прощания, что ты сейчас делаешь, что с тобою бедною стало?
Слова прощания на разных языках. Я думаю, что мир действительно един и люди во многом похожи друг на друга. Вот например, прощаясь все мы плачем. Не знаем языка, но подними руку и помаши ею и всё станет понятно без слов. Нет, не зря всё это было, и русский лагерь… я так думаю.
В отличие от того поезда, на котором мы въезжали в Россию, в этом поезде двери были настежь. В этой точке мира, в Сибири, солнце не успевает полностью сесть и даже глубокой ночью здесь светло. Их так и зовут – белые ночи. По длинной, длинной сибирской железной дороге мы катимся и катимся на восток, на восток…
Трудно заставить себя справлять нужду в коробку-туалет в поезде и поэтому при любой остановке мы вылезаем из поезда, садимся как птички на рельсы и оставляем после себя на путях “подарочки”.
Когда мы, прогоняя мысли о возвращении на родину, сошли с поезда в Хабаровске, нам неожиданно открылся весь ужас нашего положения. Явились грозные молодчики, назвались членами Японской коммунистической партии и принялись агитировать за нее. Бывают же странные люди! (Но это ни в коей мере не является упреком в адрес современной Японской коммунистической партии. Пожалуйста, не поймите меня неправильно!)
Наш главный Абэ-сан убеждал этих парней из коммунистической партии. И, хотя в течение этих двух недель, что мы жили в Находке, к нам иногда заявлялись эти парни, прослышав о том, что мы не знаем рабочих песен, всё же мы не проиграли.
И у побежденной страны есть реки и горы. Вот они: японские острова, утопающие в зелени, вид порта Маидзуру – на глаза навернулись слезы. Кто-то крикнул “ура!”. Некоторые солдаты не были дома уже 10 лет.
Ступил на родную землю и услышал, как заскрипели доски причала, услышал звук собственных шагов. Встречающие все как один тоже кричали “ура!”, благодарили, пожимали нам руки. В толпе сверкали белыми одеждами медсестры Японского Красного Креста.
Первым делом пошли с боевыми товарищами в баню. Громким голосом разговаривали: “Как хорошо!” – “Да, никогда в жизни не было так хорошо!” С головы до ног нас обработали лекарством ДДТ, и, наконец-то, мы почувствовали себя настоящими японцами.
“Татами! Татами!” Мы кувыркались на них, стояли на голове, прижимались к ним щекой – такие родные татами! Совсем как мать. Как я рад! Тогда я остро почувствовал, что, наконец-то, вернулся домой.
Поезд с демобилизованными прибыл на станцию Кусанаги (в префектуре Сидзуока). Подбежал младший брат и позвал меня по имени, а потом стал неотрывно смотреть на меня, потолстевшего, пока я выходил из вагона. Подбежал и отец: “Это ты, Нобуо?” – “Да”, – ответил я, отдав ему честь. “Я рад…” – выдохнул он и умолк.
Источник: fishki
Да ладно: 
КубикРубика
мир
